В Карельской филармонии в рамках программы «Всероссийские филармонические сезоны» прошел концерт Государственного камерного оркестра джазовой музыки имени Олега Лундстрема «Вечер джаза». Художественный руководитель коллектива народный артист России Борис Фрумкин перед концертом рассказал, о гастрольном турне оркестра и о своей «джазовой» жизни.
Борис Фрумкин: Год был тяжелый. Очень насыщенный, и поэтому тяжелый – 100-летие Олега Лундстрема. Побывали с гастролями в Харбине, где в 1934 году был создан оркестр, теперь носящий его имя. А вот те города и страны, в которых выступали только за последние месяцы: Индия – Дели и Калькутта, Иркутск, Хабаровск, потом Москва – передохнуть, сегодня – Петрозаводск, сразу отсюда едем в Псков, Великий Новгород…, -с этого начал свой разговор маэстро.
Марина Трубина пресс-секретарь Карельской филармонии: Наверное, вы не помните своей жизни без джаза: отец – музыкант, игравший в джаз-оркестре Александра Цфасмана, одного из родоначальников советского джаза. Родители хотели, чтобы вы тоже стали джазменом?
- Отец не хотел ни в коем случае, чтобы я связал свою судьбу с джазом, и вот почему. После печально-знаменитой речи Жданова 1948 года, когда досталось и Шостаковичу, и Зощенко, и Ахматовой, а джазовые коллективы, «исполняющие западную музыку», подверглись гонениям, натерпелся и отец. Родители не хотели для меня повторения их судьбы. Ведь отношение советских властей к джазу негативным было всегда. Даже с началом «оттепели», когда репрессии против музыкантов были прекращены, критика продолжилась.
- Насколько я знаю, с уходом сталинской эпохи закончились и гонения на джаз. После московского фестиваля молодежи и студентов даже зародилось новое поколение советских джазменов, к которому причисляют и вас. А после выступления на II Московском фестивале джаза, ваше имя гремит. Ваша «Самарская ярмарка» звучит отовсюду… Джазу в СССР наконец-то включили «зеленый свет»?
- С 1957 года гонения действительно закончились, но это не значит, что везде зазвучал джаз. Фестивали и концерты проходили под присмотром ВЛКСМ. Хотя хрущевская оттепель действительно дала импульс для появления целой плеяды джазменов. Я сам был настолько повернут на джазе, что провалил экзамены в консерваторию. На следующий год, правда, поступил, но уже на вечернее отделение – во-первых, тунеядство не поощрялось, а, во-вторых, что греха таить, в душе поселилось некое подобие страха. Но напрасно – поступил я с очень хорошим баллом. Со временем многое изменилось и во мне, и в моей жизни. Все-таки джаз победил окончательно…
- А как вы оказались в составе оркестра радио и телевидения?
- Это было как в сериале. Однажды я играл в кафе «Молодежное» - культовое место московской молодежи. Вдруг в зале появились Людвиковский, Гаранян и еще пара музыкантов из вновь создаваемого Оркестра радио и телевидения. Оказывается, они пришли специально меня послушать, и в конце вечера Вадим Николаевич (Людвиковский – Авт.) пригласил меня в оркестр. Фантастика! Концертно-эстрадный оркестр Всесоюзного радио и Центрального телевидения – так он официально назывался – стал явлением среди советских биг-бэндов конца 1960-х годов. Но в 1970 году Сергей Лапин сменил Николая Месяцева на посту председателя Госкомитета по радио и телевещанию. Сразу же была введена жесточайшая цензура, бородатым мужчинам запретили появляться в кадре, женщинам не разрешалось носить брюки. В 1972 году Лапин закрыл КВН, «Кинопанораму», а чуть позже разогнал оркестр Людвиковского.
- Вы переехали жить в Германию. Как дальше развивалось ваше творчество?
- В 2006-м году у меня был совместный концерт с Юрием Башметом, организованный Михаилом Швыдким. Швыдкой тогда был директором Федерального агентства по культуре и кинематографии, и он «сделал мне предложение, от которого невозможно отказаться» – прямо, как в романе Марио Пьюзо. Это было место художественного руководителя Оркестра имени Олега Лундстрема, которое, после ухода Гараняна – просто невероятное совпадение! – было вакантно уже около года. Поначалу я не понял «размера катастрофы» и согласился. А, если честно, к тому времени я уже истосковался и по России, и по большой работе. Понятно, что в Германии я не сидел без дела: намечались гастроли, работал в различных проектах, но думал, что буду успевать и то, и другое. Это теперь я знаю, что оркестр требует постоянного внимания, и в Германию я могу приехать, в общей сложности, месяца на два за год.
- Как-то все это, по вашим словам, получается вроде бы без вашего участия: и победы на джазовых фестивалях, и работа, и руководство лучшими музыкальными коллективами страны, и мировое признание как музыканта-аранжировщика, пианиста, дирижера, композитора…
- Знаете, в жизни встречаются такие люди-воины, которые будут добиваться своего, пробивать себе дорогу на вершину, венчающую карьеру. Я – не воин. И у меня была возможность в жизни сделать больше, но постоянно что-то мешало: то собственная лень, то влюбленность… Потом, я никогда ничего не просил – не по-булгаковски, мол, сами придут и все дадут: конечно же, никто не придет и ничего не даст – я просто ничего не просил у начальства. Но, если мне что-то поручали, то дело свое старался делать честно и хорошо. Может, поэтому мне и поручали руководство знаменитыми коллективами. И еще, конечно, я – везунчик, при таком ненапористом отношении к жизни, мог вообще ничего не добиться…