Совсем недавно новостные ленты российских и зарубежных СМИ облетело сообщение о серьёзном успехе отечественных и американских генетиков. Учёные обнаружили, что ещё до активации иммунного ответа организма в борьбу с инфекцией вступают белки-интерфероны. Одним из авторов исследования стал Александр Полторак, создатель и руководитель лаборатории молекулярной генетики врождённого иммунитета в ПетрГУ.
Борьба или смерть
Антон Соловьев, «АиФ-Карелия»: Александр Николаевич, я разговариваю с нобелевским лауреатом?
Александр Полторак: Сказать так нельзя, но я действительно делал всю работу, а руководил исследованием Брюс Бойтлер. Поэтому он и получил Нобелевскую премию. Друзья вначале надо мной подшучивали, но основателем проекта был именно он. Я приехал работать в его лабораторию. Кстати, Брюс очень благодарный человек. В каждом выступлении он отдаёт мне должное.
- Что вы сделали?
- Разгадали загадку, которая оставалась неразгаданной на протяжении 30 лет. Генетики знали о существовании гена, который отвечает за распознавание бактерий-возбудителей целого ряда серьёзных заболеваний. Его искали, но найти не могли. Мы нашли. С помощью этого гена иммунная система узнаёт бактерии и препятствует их размножению. Причём это система врождённого, а не приобретённого иммунитета, от которой, в частности, полностью зависит организм человека в первые месяцы жизни.
- В Петрозаводске вы тоже сделали серьёзное открытие? Совместно с коллегами по лаборатории.
- Как это удалось сделать?
- Мы проводили наблюдения. И обнаружили, что организм начинает бороться с инфекцией ещё до активации интерферона, возникающего после попадания вируса в организм. Поставили вопрос: за счёт чего? И дали на него ответ.
- А как построена ваша работа?
- Я привожу в Петрозаводск образцы РНК, мы с аспирантом Владимиром Илюха устанавливаем последовательность звеньев в молекулах белков и проводим наблюдения. Здесь и в Америке.
- А почему вы работаете с мышами? Почему вообще генетики так любят мышей?
- Потому что на 95% мышь гомологична человеку. То есть 95% генов мыши идентичны генам человека. Поэтому функции гена мыши в большинстве случаев такие же, как функции генов человека.
- А всегда ли результаты исследований на мышах могут быть применимы к человеку?
- В случае нашего исследования 1998 года результаты были перенесены на человека очень быстро. Сразу были разработаны методы блокировки септического шока. То есть заражения бактериями при открытых полостных операциях. Септический шок - серьёзная проблема. Человек при заражении угасает за несколько часов. И таких случаев в мире сотни тысяч. Но в одной из наших работ мы обнаружили, что органическая молекула, активирующая один из механизмов в случае мышей, не активирует его в случае человека. По той причине, что она не совпадает полностью с человеческой молекулой.
Лавинообразное финансирование
- Как оказались в Петрозаводске?
- В 2011 году я подал заявку на мегагрант и выбрал Петрозаводск. При помощи московских коллег. Возможности для работы здесь есть. В частности, есть квалифицированные биохимики. Что касается мегагрантов, то это серия открытых конкурсов, цель которых - привлечь в университеты страны ведущих мировых учёных. Победители получают 150 миллионов рублей на создание лаборатории в одном из вузов.
- Система мегагрантов - она работает?
- Работает, но работала бы лучше, если бы сфокусировалась преимущественно на соотечественниках. Они выходцы из России, они понимают разницу между одной наукой и другой. Могут лучше адаптироваться, знают русский язык. Однако многие мегагранты давали незаметным иностранцам. Просто потому, что они, скажем, из Италии.
- А почему вы вообще решили работать в том числе в России?
- Считаю за свой долг. Вернуть долг стране, которая дала мне образование, и довольно неплохое образование. И я был бы готов помогать за меньшие деньги, но с большей степенью планирования.
- То есть с планированием есть проблемы?
- Да. Дело в том, что финансирование по мегагрантам лавинообразно. Скажем, за три года нужно освоить 150 миллионов рублей. Но эффективнее было бы расходовать эту сумму в течение пяти лет. Эффективнее было бы и более длительное финансирование. Потому что за три года и даже за пять лет невозможно создать достаточно качественную лабораторию. Другой вопрос в том, что первые три волны мегагрантов были нацелены только на вузы. Сейчас ситуацию исправили - стали давать мегагранты институтам Академии наук. Что гораздо лучше. Потому что институты сильнее. Есть преемственность поколений, есть научная школа, есть люди, которые идут заниматься именно наукой, а не просто преподавать в университете.
- А может быть, мегагранты были призваны подтянуть именно университетскую науку? Как известно, на Западе университеты - исследовательские.
- Понимаете, не всё хорошо за рубежом и не со всего надо снимать копию. У нас была отличная система Академии наук, были институты, которыми гордилась вся страна. За рубежом очень мощная система науки (медицинской, химической и биологической - прим. ред) развита на базе больниц. Давайте это будем делать. Но это гигантская работа. Она начинается с того, что нужно растить научную базу. Обучать научных сотрудников с двумя дипломами: медицинских наук и биологических или химических наук. Чтобы у человека было знание клинической стороны научной проблемы, которой он занимается. К примеру, я от отсутствия медицинского образования страдаю всю жизнь. Иногда не могу понять, как мои исследования состыковать с медицинской практикой. Однако сделать всё это нельзя толчком. Надо выработать систему.
Есть наукометрия, нет науки
- Какие проблемы вы видите в отечественной науке?
- Целый ряд проблем, но которые не связаны ни с качеством научных сотрудников, ни с количеством денег. Преобладает наукометрия (учёт и контроль за результатами научных исследований - прим. ред.). Есть наукометрия, нет науки. Бедных учёных заставляют отчитываться количеством научных статей. Этого нельзя делать. Ни в коем случае. Потому что у них голова кругом идёт. И они начинают всякую чушь печатать. Это первое. Второй момент, тоже не связанный с качеством науки - надо перестать печатать несчастные статьи на русском языке. Их никто не читает. Не потому, что они неинтересны, а потому, что они недостаточно интересны, чтобы переводить их на английский. Однажды в библиотеке Института Скриппса - это один из лучших институтов биологии в мире - я увидел журнал «Химия гидроциклических соединений», главный редактор - Анатолий Алексеевич Потехин, мой учитель в университете. Почему они перевели? Что, им интересно переводить? Нет. Им нужна его наука.
Есть наукометрия, нет науки. Бедных учёных заставляют отчитываться количеством научных статей. Этого нельзя делать. Ни в коем случае. Потому что у них голова кругом идёт. И они начинают всякую чушь печатать.
- А на Западе такого контроля нет?
- Нет, такого контроля там нет. Там больше доверия. Много причин тому. К примеру, в Америке за последние сто лет всё успело устояться. Сильных потрясений не было.
- Перспектива у отечественной науки есть? Химии, биологии, медицины…
- Могу привести такой пример. В Петербурге я обошёл многие институты, но в итоге оказался в одной из петербургских больниц, в которой есть много биообразцов и образцов с пациентов. Молодой коллектив, очень способные, начитанные люди, но, как ни странно, все из Сибири. Там можно что-то сделать. Они очень хорошо работают. И я вижу, насколько богата Россия образованными людьми. Этого не отнимешь. У нас средний уровень образованности - не образования - выше, на мой взгляд, чем в Америке.
В Карельском Научном Центре РАН произошла смена руководства 
Уникальные роботы, которые тушат пожары микрокаплями, разработаны в Карелии 
Разрушающий жизнь. На какое лечение рассчитывать больным псориазом?